Всю ночь во дворце беспокоился свет.

Министр Вильсона

Артур Крупп

заговорился так,

что упал, как труп.

920 Капитализма верный трезор,

совсем умаялся сам Крезо.

Вильсон

необычайное

проявил упорство

и к утру

решил -

иду в единоборство.

Беда надвигается.

Две тысячи верст.

930                       Верст за тысячу.

З_а_ сто.

И...

очертанья идущего

нащупали,

заметили,

увидели маяки глазастые.

Строки

этой главы,

гремите,

время ритмом роя!

В песне -

миф о героях Гомера,

история Трои,

до неузнаваемости раздутая,

воскресни!

Голодный,

с теплом в единственный градус

жизни,

как милости д_а_ренной,

950 радуюсь,

ход твой следя легендарный.

Куда теперь?

Где пеш?

Какими идешь морями?

Молнию рвущихся депеш

холодным стихом орамим.

Ворвался в Дарданеллы Иванов разбег.

Турки

с разинутыми ртами

960 смотрят:

человек -

голова в Казбек! -

идет над Дарданелльскими фортами.

Старики улизнули.

Молодые на мол.

Вышли.

Песни бунта и молодости.

И лишь

до берега вал домёл,

970 и лишь волною до мола достиг -

бросились,

будто в долгожданном сигнале,

человек на человека,

класс на класс.

Одних короновали.

Других согнали.

Пешком по морю -

и скрылись из глаз.

Других глотает морская ванна,

980 другими

акула кровавая кутит,

а эти

вошли,

ввалились в Ивана

и в нем разлеглись,

как матросы в каюте.

(А в Чикаго

ничто не сулило пока

для чикагцев страшный час.

990 Изогнувшись дугой,

оттопырив бока,

веселились,

танцами мчась.)

Замерли римляне.

Буря на Тибре.

А Тибр,

взъярясь,

папе римскому голову выбрил

и пошел к Ивану сквозь утреннюю ясь.

1000 (А в Чикаго,

усы в ликеры вваля,

выступ мяса облапив бабистый, -

Илл-ля-ля-!

Олл-ля-ля! -

процелованный,

взголённый,

разухабистый.)

Черная ночь.

Без звездных фонарей,

1010 К Вильсону,

скользя по водным массам,

коронованный поэтами

крадется Рейн,

слегка посвечивая голубым лампасом.

(А Чикаго

спит,

обтанцован,

опит,

рыхотелье подушками выхоля.

1020 Синь уснула.