Баючит езда дребезжаньем звонким.

 Сквозь дрему

             все время

                     про мост и про лошадь

 до станции с названьем "Зименки".

 На каждом  доме

               советский вензель

 зовет,

      сияет,

           режет глаза.

 А под вензелями

                в старенькой Пензе

 старушьим шепотом дышит  базар.

 Перед нэпачкой баба седа

 отторговывает копеек тридцать.

 - Купите платочек!

                  У  нас

                       завсегда

 заказывала

           сама царица...-

 Морозным  днем отмелькала Самара,

 за ней

      начались азиаты.

 Верблюдина

           сено

               провозит, замаран,

 в упряжку лошажью взятый.

 Университет -

              горделивость Казани,

 и стены его

            и доныне

 хранят

      любовнейшее воспоминание

 о великом своем гражданине.

 Далеко

      за годы

             мысль катя,

 за лекции университета,

 он думал про битвы

                  и красный Октябрь,

 идя по лестнице этой.

 Смотрю  в затихший и замерший зал:

 здесь

     каждые десять на сто

 его повадкой щурят глаза

 и так же, как он,

                скуласты.

 И смерти

        коснуться его

                     не посметь,

 стоит

     у грядущего в смете!

 Внимают

        юноши

              строфам про смерть,

 а сердцем слышат:

                 бессмертье.

 Вчерашний день

              убог и низмен,

 старья

       премного осталось,

 но сердце класса

                горит в коммунизме,

 и класса грудь

              не разбить о старость.

1927

МОЯ РЕЧЬ НА ПОКАЗАТЕЛЬНОМ  ПРОЦЕССЕ

  ПО СЛУЧАЮ ВОЗМОЖНОГО  СКАНДАЛА

  С ЛЕКЦИЯМИ  ПРОФЕССОРА ШЕНГЕЛИ

Я тру

     ежедневно

              взморщенный лоб

в раздумье

         о нашей касте,

и я не знаю:

          поэт -

                 поп,

поп или мастер.

Вокруг меня

           толпа малышей,-

едва вкусившие славы,

а волос

       уже

          отрастили до шей

и голос имеют гнусавый.

И, образ подняв,

               выходят когда