Рассказывал Асеев:

- Асейчик, что такое шерешь?

- Шерешь - это молодой утренний ледок на лужах...

- А откуда оно пошло? Может быть, от «шуршать»?

- Возможно, и так. А где вы его, Володечка, взяли?

- Да вот у вас там в стихе - «пробиваясь сквозь шерешь синий».

- Ну да, ледок; он у меня от бабки в наследство остался; это она говорила: «Еще утка шеренгу не хватила», то есть еще ранних заморозков не было.

- А зачем утке хватать шерешу?..

Он стремился преодолеть разрыв между литературным и бытовым языком. Может быть, поэтому и неологизм иногда извлекал из бытовых ситуаций.

Записные книжки были лабораторией. Туда заносились рифмы, строчки, слова, метафоры, строфы, беловые варианты стихотворений, адреса, телефоны, другая необходимая информация. С 1917 по 1930 год у Маяковского накопилось 73 записных книжки.

А некоторые стихотворения, как признавался сам Маяковский, сделаны им «наизусть», то есть сложились в уме в результате «вышагивания», «выборматывания». Тогда они почти в готовом виде ложились в записную книжку или прямо на лист чистой бумаги.

И уж коли зашла речь о записных книжках, то как ко сказать о том, что они заполнены множеством рисунков поэта, среди которых большое место занимают шаржи. Шаржи, карандашные портреты Маяковского высоко оценивали художники. В нескольких штрихах, часто набросанных наспех, где-нибудь во время заседания, беседы, даже чаепития, Владимир Владимирович умел запечатлеть не только сходство, но и характер человека. У него есть шаржи на Горького, очень смешные шаржи на самого себя. Маяковский нисколько не стеснялся показывать себя в кривом зеркале. Рисовать он любил.

А рабочие «сюжеты» иногда были похожи на шутку. Еще один из рассказов Асеева:

- Асейчиков! Продайте мне строчку!

- Ну, вот еще, торговлю затеяли!

- Ну, подарите, если забогатели. Мне очень нужна!

- Какая же строчка?

- А вот там у вас в беспризорном стихе: «от этой грязи избавишься разве».