там,

    где город

             выбег

                  на окраины прощаться

перед вывеской

              муниципальной:

                           "Без штанов

в Мехико-сити

             вход воспрещается".

Пятьсот

       по Мексике

                 нищих племен,

а сытый

       с одним языком:

одной рукой выжимает в лимон,

одним запирает замком.

Нельзя

      борьбе

            в племена рассекаться.

Нищий с нищими

              рядом!

Несись

      по земле

             из страны мексиканцев,

роднящий крик:

              "Камарада!"

Голод

     мастер людей равнять.

Каждый индеец,

              кто гол.

В грядущем огне

               родня-головня

ацтек,

      метис

           и креол.

Мильон не угробят богатых лопаты.

Страна!

       Поди,

            покори ее!

Встают

      взамен одного Запаты

Гальваны,

         Морено,

                Карио.

Сметай

      с горбов

              толстопузых обузу,

ацтек,

      креол

           и метис!

Скорей

      над мексиканским арбузом,

багровое знамя, взметись!

Мехико-сити, 20 июля, 1925

БОГОМОЛЬНОЕ

Большевики

          надругались над верой православной.

В храмах-клубах - 

                 словесные бои.

Колокола без языков - 

                    немые словно.

По божьим престолам

                   похабничают воробьи.

Без веры

        и нравственность ищем напрасно.

Чтоб нравственным быть - 

                        кадилами вей.

Вот Мексика, например,

                      потому и нравственна,

что прут

        богомолки

                 к вратам церквей.

Кафедраль - 

          богомольнейший из монашьих институтцев.

Брат "Notre Dame'a"

                   на площади,-

                               а около,

Запружена народом,

                  "Площадь Конституции",

в простонародии -

                 площадь "Сокола"

Блестящий

         двенадцатицилиндровый

                              "пакард"

остановил шофер,

                простоватый хлопец.