Мокрые,

       тощие

под мышкой

          дровинки,

чуть

    потолще

средней бровинки.

Вспухли щеки.

Глазки-

       щелки.

Зелень

      и ласки

выходили глазки.

Больше

      блюдца,

смотрят

       революцию.

Мне

   легше, чем всем,-

я

Маяковский.

Сижу

    и ем

кусок

     конский.

Скрип-

      дверь,

            плача.

Сестра

      младшая.

-Здравствуй, Володя!

-Здравствуй, Оля!

-завтра новогодие-

нет ли

      соли?-

Делю,

     в ладонях вешаю

щепотку

       отсыревшую.

Одолевая

        снег

            и страх,

скользит сестра,

                идет сестра,

бредет

      трехверстной Преснею

солить

      картошку пресную.

Рядом

     мороз

шел

   и рос.

Затевал

       щекотку-

отдай

     щепотку.

Пришла,

       а соль

             не валится-

примерзла

         к пальцам.

За стенкой

          шарк:

"Иди,

     жена,

продай

      пиджак,

купи

    пшена".

Окно,-

      с него

идут

    снега,

мягка

     снегов,

тиха

    нога.

Бела,

     гола

столиц

      скала.

Прилип

      к скале

лесов

     скелет.

И вот

     из-за леса

               небу в шаль

вползает

        солнца

              вша.

Декабрьский

           рассвет,

                 изможденный

                               и поздний,

встает

      над Москвой

                 горячкой тифозной.

Ушли

    тучи

к странам

         тучным.

За тучей

        берегом

лежит

     Америка.

Лежала,

       лакала

кофе,

     какао.

В лицо вам,

           толще

                свиных причуд,

круглей

       ресторанных блюд,

из нищей

        нашей

             земли

                  кричу:

Я

 землю

      эту

         люблю.

Можно

     забыть,

            где и когда

пузы растил

           и зобы,

но землю,

         с которой

                  вдвоем голодал,-

нельзя

      никогда

             забыть!

15

Под ухом

        самым

             лестница

ступенек на двести,-

несут

     минуты-вестницы

по лестнице

           вести.

Дни пришли

          и топали:

-Дожили,

        вот вам,-

нету

    топлив

брюхам

      заводным.

Дымом

     небесный

             лак помутив,

до самой трубы,