Расходились в третьем часу ночи. Толкотня в передней.

Валентин Катаев:

«Слышу трудное, гриппозное дыхание Маяковского.

- Вы совсем больны. У вас жар! Останьтесь, умоляю. Я устрою вас на диване.

- Не помещусь.

- Отрублю вам ноги.

- И укроете меня энциклопедическим словарем «Просвещение»... Нет! Пойду лучше домой...

В голосе его слышалось глубокое утомление».

Вышел вслед за Полонской и Яншиным. Провожал их на Каланчевку. Уже наступили новые сутки - 14 апреля 1930 года. Через несколько часов Маяковского не станет...

Объяснение, начатое накануне вечером на квартире у Катаева, продолжалось в комнате на Лубянке утром 14 апреля. Владимир Владимирович не ложился спать. Проводив Полонскую и Яншина, отправился в Гендриков. Вызвал машину.

Было яркое солнечное утро. В половине девятого заехал за Полонской (в десять тридцать у нее в театре показ репетиции Немировичу-Данченко).

Еще по дороге в Лубянский проезд произошел короткий обмен репликами, заставляющий предположить, что накануне вечером, у Катаева, в какой-то форме, устно или в записках, Маяковский высказывал «глупые мысли» о смерти. На просьбу Полонской бросить эти мысли, забыть все, Владимир Владимирович, по ее свидетельству, ответил: «...глупости я бросил. Я понял, что не смогу этого сделать из-за матери. А больше до меня никому нет дела».

Объяснение (уже в комнате на Лубянке) походило на предыдущие. Маяковский требовал решить, наконец, все вопросы - и немедленно, грозил не отпустить Полонскую в театр, закрывал комнату на ключ. Когда она напомнила, что опаздывает в театр, Владимир Владимирович еще больше занервничал.

«Опять этот театр! Я ненавижу его, брось его к чертям! Я не могу так больше, я не пущу тебя на репетицию и вообще не выпущу из этой комнаты!»

...Владимир Владимирович быстро заходил по комнате. Почти бегал. Требовал, чтоб я с этой же минуты осталась с ним здесь, в этой комнате. Ждать квартиры нелепость, говорил он.