Как-то в Пензе не было времени для специальной встречи с рабкорами, и Маяковский пригласил их в гостиницу, в свой номер. К великому смущению администрации, собралось человек пятьдесят: как они разместились в комнате - представить трудно. Не только, конечно, на стульях и диванах, но и на полу.

Такие встречи не обходились без чтения стихов молодыми поэтами, разбором их Маяковским. Он строг, как правило, не льстит молодым, не допускает снисхождения. Поэзия не терпит дилетантства. Мастерство, стиховая культура - непременные условия для занятия ею.

В отношении к способным Молодым людям сказывалась широта и щедрость души Маяковского, искреннее желание видеть больше «поэтов хороших и разных». Он, как и Горький, видел в рабкорах ту базу, «откуда должны черпаться литературные силы», поэтому не только охотно откликался на просьбы о встречах, но и сам, имея время, заглядывал в их клубы.

Когда В. Полонский в статье «Заметки журналиста. Леф или блеф?» обвинил журнал Маяковского в «умерщвлении» молодежи, то Маяковский фактами опроверг его утверждение, но при этом заметил: «Вы можете меня ругать по вопросам моего литературного вкуса... но не по вопросам умерщвления пролетарских писателей или молодых писателей...» Поддержка молодым (в том числе и таким, как Светлов, Жаров, Кирсанов) оказывалась без уступок требованиям вкуса, требованиям действенного революционного искусства. Неряшливости, безвкусицы, а тем более - идейной уступчивости Маяковский не прощал никому.

В этом же, 1927 году, Маяковский совершил довольно большое заграничное путешествие. 19 апреля он приехал в Прагу. Поэта принимали здесь с полным радушием - прежде всего в писательской и в рабочей среде. Многие его стихи (и даже поэмы) были переведены на чешский язык и хорошо известны в Чехословакии. Поэтому выступления поэта проходили с успехом.

Сначала Маяковский выступил в Освобожденном театре в каком-то ревю, где давались лирические сценки чешских и зарубежных авторов и где царила скука. Чтением «Левого марша» поэт взорвал тихое уютное времяпрепровождение. «После тоскливого и меланхолического обращения Витезслава Незвала к облаку (он читал в переводе на чешский язык «Чужеземца» Бодлера - А. М.), загремел живой призыв Маяковского к народу. Вместо смолкшей жалобы и пустой печали мы услышали приказ к непосредственному действию...» - вспоминает очевидец.