...Это все равно, что перевязать экскаватор розовыми бантиками или посадить на паровоз целлулоидных куколок, - язвит Маяковский. - ...Это не искусство индустриального века... Искусство должно быть жизненным».

Его собеседник обескуражен, он видит, что Маяковский определенно недоволен Нью-Йорком. А тот, все больше воодушевляясь, обрушивает на него лавину слов:

«- Ничего лишнего! Вот основа индустриального искусства... Никакого позерства, кривлянья, никакой красивости, тоски по прошлому, никакой мистики. Мы у себя, в России, уже выбрасываем выжатые лимоны и обглоданные цыплячьи косточки узкого мирка либерально-мистической интеллигенции... Искусство загнивает, если оно слишком респектабельно, слишком рафинированно. Оно должно выйти из комнат с бархатными портьерами, из захламленных мастерских, оно должно столкнуться с жизнью». Оно не должно иметь ничего лишнего, ничего бездействующего. В поэзии - «все слова должны работать».

- В Америке те либерально-интеллектуальные мистики, о которых вы упоминали, - спросил Маяковского Майкл Голд, - бегут от машины. Они считают, что машина разрушает человеческую душу. Разве вы, русские, не боитесь стать слишком механизированными?

- Нет, - решительно отрезал поэт. - Мы - хозяева машин, поэтому нам нечего их бояться... Зачем бояться... что человек превратится в машину? Это невозможно! Машины внушают смелые мысли.

Мог ли иначе говорить Маяковский, приехавший из страны, где чуть ли не фантастической мечтой выглядело желание иметь сто тысяч тракторов!

Это интервью было напечатано в газете «Уордл» и сопровождалось словами Майкла Голда, прогрессивного американского писателя, - словами о том, что Маяковский хотел увидеть в Америке индустриальный век. Про Маяковского он писал: «Ему тридцать лет, вес - около 215 фунтов, смелое, резко очерченное лицо и мускулатура футболиста. Он топал все время взад и вперед по комнате, пыхтя папиросами, привезенными из | Москвы...»